Алексей Сурков - Южный Урал, № 2—3

Не полвека ль назад, высока и стройна,
В этот домик вступила хозяйкой она:
Уложила в сундук подвенечный наряд
И привычно взялась за горшки да ухват.
Чтоб тяжелые ведра не резали рук,
Ей с базара привез коромысло супруг.
Был подарок его расписной красоты —
От крючка до крючка петухи и цветы.
Что река далеко — ни к чему молодой,
Танцовала под тяжестью ведер с водой.
И не знала она, что за нею вослед
Беспричинно вздыхал неженатый сосед.
Но прошли вереницей глухие года,
И тяжелою стала речная вода.
Кто считал, сколько раз на крестьянском веку
С коромыслом ходила она на реку?
Если б камнем тропинку устлать до воды,
То, наверно, б на камне остались следы.
Серебром зализала виски седина.
В коромысле согнулась устало спина.
И в подарке не стало былой красоты,
Вместе с краской сошли петухи и цветы.
Год, как выдана замуж последняя дочь,
Год, как некому больше старухе помочь.
Силы будто бы есть, да одышка берет.
Разве мог безучастным остаться народ!
Чтобы каждой хозяйке облегчить судьбу,
Вдоль села под землей проложили трубу.
Возле дома разрыли немного земли
И к старухе на кухню трубу провели.
Желтой медью сияет начищенный кран,
Лишь откроешь — со звоном ударит фонтан.
Из-под крана вода и вкусна и светла,
А тропинка к реке лебедой заросла,
И уже коромысло в чердачной пыли
Тонкой пряжей своей пауки оплели.

Здесь асфальт натерт до блеска,
Словно бархаткой сапог.
Звон трамвая, ветра всплески,
Суета, машин поток.
Не конвейер ли в движенье
Увидали в цехе вы?
Не его ли продолженье
Эти улицы Москвы,
Что выносят поминутно
Лимузины к площадям? —
С непривычки очень трудно
Здесь приходится гостям,
Прибывающим в столицу
Каждый день из разных мест —
Из аула, из станицы —
Кто на слет, а кто на съезд.
Ждут они, не скрыв волненья,
Терпеливо ждут, пока
Не замедлит вдруг теченья
Где-то улица-река.
За машиною машина!
Сосчитать их кто бы смог?
Все гудки слились в единый,
Несмолкаемый гудок.
Средь машин на магистралях
Я и нашу узнаю,
Что рождалась на Урале,
Далеко, в лесном краю.
Там, где был при мне построен
Первый цех и первый дом,
Где завод, красив и строен,
Загремел в горах потом.
И пойду ли влево, вправо —
Замечаю снова я:
Мрамор — мой уральский мрамор
Сталь — уральская моя.
Лак блестящий лимузина
И тяжелой ручки медь
На дверях у магазина —
Все — на что ни посмотреть —
Все напомнит об Урале,
Все расскажет нам о нем,
Словно мы не уезжали,
По Уралу мы идем.
И заметить мне отрадно,
Что летит, касаясь, щек,
Ветерок метро, прохладный,
Как уральский ветерок.

Кто военных парадов
Позабудет красу?
Танки всех танкоградов
Нам напомнят грозу.
Не грозу, страшный гром их
Нам напомнит обвал.
Сколько танков огромных
Бросил в битву Урал.
Видел я на Урале,
Как рождались они
В брызгах света и стали,
В гуле, в звоне брони.
Кран тяжелые башни
Брал железной рукой…
Это день наш вчерашний.
Залпов гром над рекой,
В бой идущие части,
По Берлину удар,
И с улыбками счастья
Освещенный бульвар.
Даль огнем отсверкала,
И рассеялась мгла.
На гранит пьедестала
Слава танк подняла.
В Бухаресте и Праге
Наши танки стоят,
О гвардейской отваге
Всем они говорят.
И, волнуясь, в газете
Я читаю о том,
Что не смолк на планете
Грозный танковый гром.
В дальних штатах «свободных»
Танки брошены в бой
С беззащитной, голодной
Безоружной толпой.
А у нас на парадах
В звоне праздничных струн
Танки всех танкоградов
Мимо шумных трибун
Грохоча проплывают,
Вдаль уходят они
И броней прикрывают
Наши мирные дни.

Отпылало зарево заката,
На причалы встали облака,
Ночь свежа и звездами богата
И, как юность светлая, легка.
Ночь такая, кажется, что мало
Ей сегодня места на земле,
И дыханье жаркое Урала
Согревает снова сердце мне.
Горный ветер чуть листву колышет
И разносит песен голоса.
С каждым днем всё шире и всё выше
Вырастают строек корпуса.
Я иду по улицам и вижу
Новых фабрик яркие огни,
В их сиянье видятся мне ближе
Коммунизма радостные дни.
Мне легко о будущем здесь думать,
О делах свершенных вспоминать —
Город, в прошлом старый и угрюмый,
Стал столицу мне напоминать.
Как и днем — здесь все опять в движенье,
Жизнь на каждой улице кипит.
Тишину взрывая, в отдаленье
Гром цехов торжественно гремит.

Как весеннее русло вода,
Как плоды и колосья земля,
Так великая жажда труда
Каждый день наполняет меня.
Выхожу я из дома чуть свет
Вместе с теми, кто в цехи идут.
Знаю — там быть обязан поэт,
Где искусством становится труд.

Он стоит на вершине холма
Звонколистый, слегка запыленный,
Как боец в плащпалатке зеленой,
И веселый, как юность сама,
А у ног его город шумит,
А над ним облака проплывают…
В нашем городе помнят и знают
Чем он дорог нам, чем знаменит.
Он нам дорог как память о том,
Как в степи, где лишь ветры гуляли,
Молодым, вдохновенным трудом
Мы цеха и дома воздвигали.
Как мечтали о смелой судьбе,
О счастливой весне коммунизма.
И без подвигов ради отчизны
Мы не мыслили счастья себе!
Помнишь, друг, как в тридцатом году
Мы в брезентовом городе жили,
После смен, на осеннем ветру
Этот парк на холме посадили?
Крупным шрифтом, чтоб каждый читал
И встречал наших первенцев лаской,
Голубой несмываемой краской
«Парк ударников» ты начертал.
Мы с тобой и сегодня горды,
Что за нами завидное право
По веленью великой державы
Строить домны, проспекты, сады,
И как детям своим имена,
Им давать дорогие названья…
…Погляди — на вершину холма
Парк поднял нашей юности знамя.

Школьный сад
до листика раздет.
Улетают журавли на юг.
И ребята
смотрят им вослед
из-под смуглых,
загорелых рук.
Для чего вам, птицы,
улетать,
за Днипро,
за голубой Дунай?
Все равно
нигде не повстречать
вам раздольней,
чем уральский край.
Круглый год красив
сосновый бор,
а в озерах —
синева до дна.
Только жаль, —
зима Уральских гор
для пернатых
слишком холодна.
Видят дети:
за далекий лес
улетает
журавлиный клин.
— Мы заставим
зимовать их здесь, —
говорит курносый
гражданин,
мальчуган четырнадцати
лет,
пионерский галстук
на груди.
Для него
несбыточного нет,
перед ним открыты
все пути.
Мальчик говорит
своим друзьям:
— От отца
я слышал много раз;
вся природа
покорится нам,
будет в подчинении
у нас!
В нашей власти —
климат изменить,
сделать зиму
мягче и добрей.
Захотим —
и мы заставим жить
здесь весь год
залетных журавлей.
Яблони растут у нас?
— Растут.
Виноград мы вырастили?
— Да.
Это чудо?
— Это просто труд.
Нет чудес, ребята,
без труда.
Галстука
два огненных конца
на груди горят
у паренька.
Я не знаю —
в мать он иль в отца,
знаю лишь одно
наверняка:
каждый, кто послушает мальца,
скажет:
          это сын большевика!